I. Поскольку в «Твиттере» из-за поднятой темы феминитивов меня почти что расстреляли из травмата, я хочу коротко рассказать, почему считаю слова типа авторки или докторки — надругательством и над языком, и над женщинами-авторами и женщинами-докторами.
Сначала вот что скажу: когда я пишу на такие пожароопасные темы, я обычно структурирую текст. Некоторые почему-то воспринимают это как пассивную агрессию. Друзья, это не агрессия, просто так удобнее донести мысль.
Итак, возвращаясь непосредственно.
Во-первых, я за права женщин. Я сама женщина, я по своему опыту знаю, что мир по-прежнему излишне патриархален. Не буду приводить примеры дискриминации: это известно и более-менее понятно. Я осознаю, что социальная роль феминитивов — сделать женщин заметными, видимыми. Это правильно, это хорошо.
Во-вторых, я очень люблю язык, учу его (да, я постоянно учу свой родной и активно рабочий русский), принюхиваюсь к нему, ощущаю его. Он в моей крови и моем теле. Он — моё сознание.
Язык — живой организм, который эволюционирует. В нем отражена история людей-носителей этого языка. Он трансформируется плавно, потому что плавно в основной своей массе меняются и люди. Поэтому, когда язык изменяют для достижения какой-либо цели, даже самой благородной, это всё равно вызывает негодование и попытку отторгнуть навязываемое.
Например, большевики, затеяв коренной переворот всего вообще, добрались и до языка. И я имею в виду не реформу орфографии, когда убрали яти и еры. (Большевики бы не смогли придумать такую сложноту, как упорядочение и упрощение правописания. Реформа была подготовлена лингвистами еще в конце XIX века.) Я про новояз. На жителей Советской уже России хлынул поток новых слов и сокращений. Некоторые из них, типа коммуналки, загса, дензнаков, декретов и проч., войдя в обиход, срослись с массовым сознанием, стали его частью. Но сотни других, например, дрыгоножество или шкраб, хоть и звучат молотобойно, но всё же канули.
Итак, что-то остается в языке, что-то им отторгается. Далеко не последнюю роль в том, сохранится ли новое понятие в языке, играет семантика той или иной морфемы, с помощью которой человек пытается создать слово. Например, Маяковский развлекался с устаревшим суффиком -е, чтобы делать дядье, дамье, гостье (по аналогии со словом старье). Какое ощущение у вас от этого суффикса?
Вот когда лепят из автора авторку, а из психотерапевта — психотерапевтку, я сразу вспоминаю упражнения Маяковского. У суффикса -ка несколько значений: он делает вещи (сумка, тряпка), ласкает (ленточка, щечка) и создает пренебрежительны оттенок (тетка, Ленка). Да, существуют слова спортсменка, акробатка и проч. Да, они прижились, и совершенно нейтрально — если вы не отъявленный шовинист — воспринимаются. Но это всё-таки не системная вещь, как в том же чешском, где каждому названию профессии в мужском роде полагается свое название в женском — докторка, хирургиня, драматургиня и проч. В русском такое необязательно или даже неправильно. И до той поры блогерки и докторки будут иметь пренебрежительный оттенок, что в борьбе за права скорее вредит.
Мне написали, что есть ведь приличные феминитивы типа суффикса -ша в таких словах, как аптекарша или библиотекарша. Соглашусь, хороший суффикс, однако, пусть и устаревшая, но всё же пока памятная семантика статуса жены по отношению к мужу (генеральша — жена генерала) портит полноценное использование этого суффикса.
Есть еще -ица (учительница) и другие женские суффиксы, но, друзья, мы не можем взять слово, впихнуть в него морфему и радостно унестись в даль. Авторица или докторесса. О боги. Вероятнее всего, получится как у Маяковского с дамьем.
Нормы языка меняются. Нормой становится то, что делается частотным и массовым. Например, глагол варит раньше был с ударным И (как в слове звонИт), но из-за упорного повсеместного ударения гласной А норма изменилась. Сейчас сложно представить себе, что такое произойдет с авторкой и депутаткой, но — поглядим.
5143