Замена
Самолет снова болтало на подлете к аэропорту. Костя, уже в третий раз в этом феврале летел в С**, поэтому к тряске привык и лишь с жалостью поглядывал на перепуганных пассажиров. Едва ли он понимал, что на самом деле жалеет себя и, возможно, надеется, что самолет рухнет и сомнет наконец ту тяжесть, которая два года замещает его сердце.
«Я в гостинице», — написал он, усевшись на кровать.
Телефон молчал. Костя оглядел номер. Стол, два стула, обтянутое коричневым плюшем креслице, настольная лампа, окружавшая себя слабым, как будто разбавленным светом. Пепельница с отколотым краем, серый ковер. Широкая кровать. Он несколько раз уже останавливался в этой гостинице: она недалеко от Элиного дома, всегда полупустая и с абсолютно ко всему равнодушным персоналом.
Он лег не раздеваясь и прикрыл глаза. Потом все-таки заставил себя сходить в душ и переодеться.
Эля отозвалась часа через два, пообещав прийти к обеду, но сильно опоздала.
— Зонт по пути сломался, — сказала она, прижимаясь к нему намокшей желтизной плаща. — Хорошо долетел? Неужели нет дневных рейсов? Я каждый раз не высыпаюсь, пока тебя жду.
Пообедали, поговорили. Часа через два Эля стала тревожиться больше обычного.
— Извини, — залепетала она, вывинчиваясь из Костиных объятий. — Мне нужно идти, но завтра я, возможно, останусь, хотя мне, если честно, совсем не нравится эта гостиница.
Костя вздохнул и выпустил Элю. Он понял, что у него нет сил расспрашивать ее, почему она раньше не говорила о неприязни к этому месту. Потом до самой ночи, пока усталость одним залпом не отстрелила мысли, он пялился в экран ноутбука и курил, хотя курить в номере строго запрещалось.
На следующий день Эля не позволила к себе прикасаться. Точнее, после объятий она отстранилась и пересела в кресло. Она выглядела грустной, даже больной.
— Что случилось? — с поднимающимся ужасом спросил Костя. — Тебя раскрыли?
— Нет, — ответила Эля и потянулась к столику, чтобы отстучать три раза по дереву. Костя испытал такое облегчение, что даже не стал иронизировать.
— Тогда что с тобой?
— Я просто не могу так больше, — проговорила Эля, взрыхляя пальцами плюшевую поверхность кресла.
Костя сглотнул, но горло сжалось, выталкивая горькую от табака слюну обратно в рот.
— Погоди. Ты два года могла… Что изменилось?
— Перед сыном стыдно мне, Кость. Побеги эти, вранье. Устала я. Да и ты, я вижу, устал…
— Ты давай за меня не будешь решать, устал я или нет, пожалуйста.
— Я пойду.
— Погоди. Погоди, давай поговорим. Давай разговаривать, Эля.
— Не о чем разговаривать, я все решила.
— Когда? Почему молчала тогда?
— Вот же говорю: я все решила сейчас.
Оставшись один, Костя разрыдался. Слезы лились так обильно, словно внутри лопнуло что-то набухшее и больно напиравшее на сердце.
Она написала через несколько месяцев. Спрашивала о делах, говорила, что скучает. Костя сначала поддался на эти нежности, но потом ощутил в своем ликовании примесь желчи и перестал отвечать.
Впрочем, он продержался всего пару дней и затем написал сам.
Они снова встретились в той же гостинице. Костя не настаивал, Эля не протестовала. Обоим хотелось, чтобы было как раньше, хотя они и сами знали, что как раньше нельзя.
— Ну, как там твой сын? — спросил Костя, глядя на то, как Эля одевается.
— Поступил в кадетское, уехал в Л**.
Костя ухмыльнулся, но промолчал.
Через пару дней Эля отвезла его в аэропорт.
— Может, ты переедешь сюда? — спросила она. — Помнишь, мы же хотели…
Костя посмотрел на Элю: темные волосы, две одинаковые черные родинки под серыми глазами, словно поставленные тушью, и тонкие складочки у вечно сухих губ. Знакомое лицо, родное.
— Если Лена не будет против.
Глаза Эли округлились.
— Кто такая Лена?
Самолет уже взлетал, когда Костя получил сообщение. Лена желала хорошего пути и просила сразу ехать к ней.
Он ответил что следовало в таком случае и прежде чем убрать телефон, развернул фото подруги. На него смотрела темноволосая девушка с серыми глазами, под которыми, правда, были веснушки, а не родинки.
«Ну почему же, Эля? Почему?» — выдавил Костя сквозь зубы и затолкал телефон в карман.
литература
4506